В полумраке твоей комнаты я чувствую себя свободно и спокойно, я не боюсь того, что твои пальцы снова лезут в мои волосы, перебирают их накручивают на пальцы. Я люблю, когда люди прикасаются к ним, но я не люблю, когда они замечают шрам. Все мое тело с голову до ног искалечено моей судьбой, моей жизнью. Даже появившись на свет Кристофер Джон Рейн оставил на мне отметины. Я не привязываюсь к людям, я не подпускаю их слишком близко. Я боюсь, боюсь потерь, как маленький ребенок. Все, кто был когда-то со мной либо мертвы, либо где-то далеко. Но я не боюсь вот таких ничего не значащих, мимолетных встреч.
Болезненно желтый свет фонарей освещает наши тела, подсвечивая в глазах все самое худшее, что только есть в нас: ненависть, злость, боль, ярость, желание убивать. Испытав вкус крови человек не может его забыть, хочет снова ощутить это. Я ощущаю свою вину, я знаю, что больше не хочу этого делать, но это не значит, что иногда мне хочется вернуться туда, где я мог это делать. Я скрываю эти мысли и желания глубоко в себе, я боюсь признаваться в них даже стоя наедине со своим отражением, но глаза, смотрящие на тебя и видящее в твоих это странное родство, не могут скрыть всей ужасной правды обо мне. Я легко целую тебя. Поцелуй как знак, как символ того, что мы с тобой одинаковые, единый, что мы с тобой те самые два сапога, которые пара.
Я не боюсь тебя. Я не боюсь себя. У этого нет продолжения, есть просто конец, который наступит, когда взойдет солнце, или когда я просплюсь. Я не уверен, когда именно, но я знаю точно, что, когда я уйду из твоей квартиры, из твоей комнаты, из твоей постели, я больше никогда сюда не вернусь. Потому бери то что хочешь, бери то что можешь сейчас, другого шанса не будет. Ты не знаешь, но я умею, я всегда ухожу без сожалений, не оглядываясь назад. В прошлом нет смысла, будущее лишь иллюзия. Я из тех, кто живет настоящим, но не ради ложного пафоса или потому что так круто. Я живу именно так, потому что знаю горькую правду о времени и о самой жизни. Нет ничего, кроме того самого мига между прошлым и будущем, все остальное лишь пустота и слова, потерянные где-то в мнимом пространстве нашего мира.
Я заваливаюсь рядом с тобой, окончив первый раунд. Я знаю, что это не последний, сколько их будет как в боксе десять? Или больше? Или меньше? А это имеет значение? Я мог бы встать и уйти уже сейчас, в конце концов я уже получил то, за чем пришел, но я слишком устал от этого перенасыщенного на события дня, чтобы так делать. Поэтому я просто лежу и смотрю в потолок, я стараюсь фокусироваться хоть на чем-то иначе я просто отрублюсь, а это будет не красиво по отношению к тебе. Ты знаешь, что у тебя совершенно не выразительный потолок, вот совсем. В нем нет ничего, что могло бы зацепить взгляд, привлечь внимание. Спасают лишь кривые тени деревьев или еще чего-то с улицы, рисующие загадочные узоры, на твоем слишком идеальном потолке. Нет, у меня совершенно точно нет сил на то, чтобы встать и куда-то идти. И что странно, я совершенно этого не хочу. Знаешь, с тех пор, как я вернулся оттуда, из своего персонального ада, куда отправился только по молодости и глупости, я по-настоящему спокоен. Ты странно на меня действуешь и это немного пугает. Я уже привык к тому, что жду, когда где-то недалеко что-то взорвется, что взвоет сирена, сообщающая об атаке, что нужно резко вскочить с кровати и бежать куда-то с автоматом или винтовкой. Я привык к тому, что тот мир не может отпустить меня до конца, как бы я не старался, что он всегда со мной, куда бы я не шел. Я привык врать всем, что это не так, но только сейчас я узнал, как это, когда не нужно врать. Когда можно просто смотреть на тени на потолке и не искать в них следы надвигающейся опасности. Я непроизвольно тянусь в темноте к твоей руке и переплетаю свои пальцы с твоими. Это благодарность, молчаливая, символичная. Потому что скажи я ее вслух ты бы не понял и стал задавать не нужные вопросы. А ведь они мне ни к чему. Я не люблю говорить обо всем этом. Поэтому уж лучше так, чем по-другому, по-человечески. Я уверен, что ты поймешь, а если нет, то и не важно. Это ведь только мои тараканы, а ими я делиться не обещал.
